Белая Гильдия 2. Часть 12

Полночные тайны

Сон не шел. Эрик лежал на берегу озера и глядел в небо. Пар поднимался над водой, застилая звезды, темные силуэты деревьев замерли. Ни ветерка, ни движения...

Что там видно этим звездам сверху?

Лора спала рядом, доверчиво устроившись у него на плече.

«Что за железная девчонка? — ласково подумал он. — И что в ней? Да вот это и есть — сила духа и понятия. Сила благочестия. Черт бы побрал это слово, такое душное и такое... необходимое... ведь, если представить семью... детей... то без благочестия...»

Он погладил девушку по голове, стряхнул с ее волос травинку.

Почти месяц на сухих щах... Он вздохнул и стал думать про мадам, которая спит небось сейчас у себя в гостевом доме. Мягкая и страстная женщина — услада его чресел. Ода сиськам и всему остальному.... Такого, конечно, с женой не вытворяют... Жена — песня лирическая и минорная... Субдоминанта, тоника... субдоминанта...

Он, вдруг, подумал, а был ли Фалерс женат? Как то не приходилось интересоваться. Была ли у него муза? И кто оплакивал его после смерти. Да... эти обстоятельства смерти. Такая вот ухмылка жизни... Дурацкое чувство юмора... впрочем, есть ли резон бояться смерти, ну к примеру, если вообще бояться... Услышать ее стук в двери рано или поздно придется каждому. А жить — это тоже не всегда петь. Бывает больно, бывает пусто. Ну так что же... В этом состоянии тоже многое... многое открывается с интересных сторон...

Пока он глядел перед собой остекленевшими от выпивки и бессонных ночей глазами и думал, то постепенно замерз. Губы его посинели, а зубы принялись выводить вполне флейтовую трель. Мысли рассыпались в сотни неясных мыслишек, стали далекими и глухими, как падающие на дно колодца капли дождя...

Тогда он поднялся, укрыл Лору своей тужуркой, а сам побрел греться к огню.

Брошенный костер едва тлел.

«Таков итог всего в мире, — подумал Эрик. — Был костер центром веселья, жил и плясал, а теперь стал не нужен и потихоньку умирал...»

Все разбрелись спать по парочкам, пошвыряли чашки и кубки, огрызки и бутылки. Чьи-то, так и не одетые после купания туфельки лежали в золе. Эх, милые девочки, всем-то вам хочется любви, даже когда вы ее боитесь...

Эти «кумушки» Тиана и Мэррит удивили. Кругленькая Тиана и гутаперчивая танцовщица Мэррит отлично договорились с близнецами-роанцами.

Интересные там в Роане нравы, оказывается. Динис и Ванис не поделили девушек, а менялись ими. Ещё при всех, пока сидели на брёвнах, весьма откровенно обнимали и целовали то одну, то другую по очереди. А уж когда вчетвером удалились на прогулку к озеру, фантазия Эрика разыгралась не на шутку: под правой рукой тростинка, под левой — каравай с приятным бюстом. Значит, так тоже можно было? Эрик почувствовал себя провинциальным дурачком.

И ведь даже намеком не спросишь — сразу поймут, что такие отношения Эрику неведомы и, конечно, уважать перестанут...

Эх...

Стало совсем грустно.

Эрик раздул угли, подбросил хворосту, огонь ожил, расцвел, согрел его протянутые к самому пламени руки.

Спать не хотелось. Хотелось курить, разбудить Дроша и выспросить его все об этой самой Гильдии, которой Фалерс посвятил свою жизнь и свою смерть. Видимо, дело было стоящее, как и любое дело, за которое предписывалась виселица.

Заканчивалась вторая бессонная ночь в борьбе с ветряными мельницами. Эрик втянулся в эту игру. Все его тело болело. Разодранная плетью спина жгла при каждом резком движении, синяки от колодок на руках и ногах ныли. Эта, уже почти родная, благородная боль давала ему право чувствовать себя живым. Живее многих индюков, живее самой этой призрачной ночи...

Белая скала дыбилась вверх, над ней щеткой торчал хвойный лес, а над лесом — фрагмент Графского Зуба, а ещё выше — горели звезды. Они стали уже чуть бледнее, чуть призрачнее, утро подбиралось медленно, и времени до рассвета было еще много.

Лютня завалилась за бревно. Кто-то бережно убрал ее в чехол. Конечно, Эмиль. «Папочка»...

Эрик потянул верную подругу к себе, расчехлил, обнял. Пальцы тронули струны. Тихо, чтобы никого не разбудить, не спугнуть туман, не призвать новых призраков Графского Зуба, и так, чтобы до крайней точки разогнать старую, ставшую уже привычной тоску.

Физических страданий ему не хватало, хотелось страдать душой, совершитьчто-то по-настоящему смелое, взрослое, великое. К примеру, вытащить из арфы самый прекрасный меч и вернуться в тот день, когда казнили Фалерса. Вот просто перенестись, как в сказке — раз, и ты там, на коне и в доспехах. И эти, тогдашние гвардейцы, исполнители воли короля — палачи в красных мундирах, плешивые служаки в охране — все тут, на площади перед графским зубом, а посередине площади — виселица. Нет. Три. Три виселицы. Одна пустая, на другой уже болтается какой-нибудь гильдеец, друг Фалерса. Синий язык вывернут изо рта. Тело как тряпка. Эрик вспомнил слова старикашки — «болтается и болтается, тряпка и тряпка». Вот да...

Но сам Имир Жалем Фалерс ещё жив. Петля уже наброшена ему на шею, на которой ярко сияет почему-то фиолетовая роза ветров. Он без рубахи, грязные килоты и дорогие сапоги, которые держат хозяина на сосновой колоде. Ещё миг и повиснет... голова его разбита, кровь течет по лицу на чёрную бороду. У Фалерса лицо того волосатого мужика из госпиталя. Того, который умер... но Имир Фалерс не умрет.

Эрик на лошади в сияющих доспехах, точно посланец Солнца, скачет по дороге от Северных ворот, выхватывая на лету меч, перерубает веревку, а после рубит наотмашь по шеям палачей. По всем, кто схватился за оружие. Затем он спрыгивает с лошади и помогает Фалерсу забраться в седло. От замка уже бежит тюремная стража. Она вооружена до зубов. Крики, шум.

— Скачите! — Говорит он Имиру Фалерсу. — Спасайтесь. Но не в Роане. Там скоро вспыхнет война. Вам путь только через море, на дальний континент. Там вас примут.

— Кто ты, рыцарь? — спрашивает Имир Фалерс.

— Я послан из будущего спасти вас ради потомков. Вы великий! Живите во имя жизни... пишите во имя правды ...

— Имя твое! Имя!

— Мои имя вам ничего не скажет! Спешите!

Эрик ударяет лошадь, та встаёт на дыбы и пускается прочь по дороге.

А рыцарь в сияющих доспехах поворачивается к страже, чтобы любой ценой задержать погоню, убить всех, кого сможет и умереть самому... погибнуть героем.

Потом о нем сложат легенды. О безымянном рыцаре, явившимся из ниоткуда...

Вот так было бы правильно, да.

Он бы просто исчез. И тогда она бы рыдала. И никогда бы не простила себе... и помнила бы...

Но это все сказки...

А здесь, в жестокой реальности, он должен был тогда сбежать на войну.

Оставить ее с Эмилем...

Не видеть, не слышать, не гноить в себе это тяжелое чувство. Пусть сгниет само. На войне думать о глупостях некогда... Надо было поехать...

Он так углубился в фантазии, что даже не сразу поверил, что это она настоящая, а не ее воображаемый образ выплыл из темноты на свет костра.

— Ты чего не спишь? — растрёпанная, сонная, румяная от снов и поцелуев Эмиля, она села рядом и набросила ему на голые плечи край большого одеяла, в которое куталась. — Ты же совсем тут околел. Где тужурка?

— У Лоры. Я тебя разбудил? — Эрик перестал играть. Он смутился от ее внезапного появления , от близости ее плеч и волос, от низкого, ласкающего его уши тембра ее голоса. Смутился, да. Вот надо же. Часть его хотела немедленно закрыться — начать шутить и паясничать, спрашивать про Эмиля и его любовные усердия, или хвастаться тем, что ему удалось поцеловать неприступную Лору Шафран, или рассказать свежий анекдот от братьев-роанцев... Одна его часть души хотела поступить именно так, но та часть, которая победила, желала просто остаться в ее мускатном тепле, греться и ничего из себя не строить...

— Ты меня позвал, и я проснулась... — Итта подвинулась ближе, задела его плечом.

— Ты что же это, людей даже во сне слышишь?

— Тебя — да...

— Ну еще бы...

Повисло молчание, Итта протянула руки к костру, и ее край одеяла соскользнул на бревно. Эрик подхватил, укрыл Итту снова и оставил свою руку на ее плече:

— Знаешь о чем я думаю?

— О чем-то грустном.

— О том, что надо было все-таки уехать тогда на войну.

— Ох, Эрик... — Итта вздохнула и слегка прислонилась головой к тому его плечу, где темнел след от ее укуса. Эрику показалось, что сейчас... вот сейчас... она протянет руку и проведет пальчиками по его коже, по поставленном ею на нем иттиитском клейме...

Он смутился того, как ему мучительно захотелось, чтобы она к нему прикоснулась, чтобы вернулось хотя бы ненадолго, на минуту... другую... третью... то время, когда он имел право. Жадный идиот. Долбоклюй несчастный! Поцелуев тебе было мало. Хотелось все и сразу! Ну и вот. Теперь у тебя нет и этого. И не будет. Нельзя...

— Знаешь, — он сглотнул, совсем как Эмиль, когда тому приходилось говорить о важном. — Я очень удачливый парень. Но где-то есть нестыковка. Быть вечным веселым клоуном, конечно, очень заманчиво. Но не думаешь же ты, что это все, на что я способен?

— Я так не думаю... Я знаю какой ты.

— Тогда скажи, что я не так делаю?

— Ты все делаешь так. Ты вдохновляешь людей, Эрик... Это редкий дар. Вселять надежду, веселить, радовать. Греть кого-то. Например, меня...

— Тебя я согрею всегда, ты знаешь. Но мы... вроде договорились... Да же?

— О чем?

— Ну, — замялся Эрик. — О том, что ты и он...

— А, это... Это да. — Итта отстранилась и отвернулась.

— Погоди-ка... — Он убрал руку с ее плеча и повернулся к ней так резко, что одеяло сразу упало им под ноги. — Да ла-а-адно... Я понял... Ты не уверена?! Ну конечно! Ты не знаешь точно... Вот я осел!

— Эрик...

— О, нет-нет, темная дева! Не увиливай! Ты уверена или нет?

— Не начинай, пожалуйста. Не мучай меня! — Итта с вызовом вскинула голову, и ее волосы нежно погладили его по плечу.

— Все ясно... Оу! Ну надо же! — Эрик улыбнулся, да нет, даже не улыбнулся, а расплылся, расцвел в широкой улыбке. В глазах его красных от недосыпа заплясали отблески костра.

— Как там Лора? — краснея, спросила Итта. — Продвигается работа?

— Кое-что есть, ага! — Хитрая улыбка не сходила с его лица. Он подобрал, стряхнул одеяло и укутал им себя и Итту.

— Она кремень, да?

— При умелом обращении любой кремень становится мягче... В общем, сегодня научил ее целоваться. Первый урок.

— Поздравляю. И все?

— Все?! Ну ты скажешь! Да это все равно что на Вечную Гору влезть. Понадобился весь мой талант!

— А что дальше?

— Пока все... Я слегка поумнел. Был повод... ты, вроде, в курсе.

— Но грустно тебе не поэтому. Да?

— Не поэтому. Я думаю тут обо всяком. Ты понимаешь какое дело... — Эрик убрал руку с ее плеча и повернулся к Итте, чтобы смотреть ей в глаза. — Дрош рассказал кое-что. И по всему выходит, что эта Гильдия действительно была. Я если честно толком не понял какие она отстаивала интересы. Но, раз уж с ними был Фалерс, то уверен, они боролись за что-то важное, правильное. Они все погибли, Итта. Улиссус выловил и вычистил всех, кто был хоть косвенно к этому причастен. Ни слова, ни буквы о Гильдии не осталось в учебниках. И тех, у кого сохранились документы, подтверждающие ее существование — тех тоже пустили в расход. Так что этот старикашка, похоже, не врёт...

— Если хочешь узнать, врёт кто-нибудь или нет, спроси меня. — Итта стала очень серьезной. — Ни слова неправды не было, Эр.

— Ты уверена?

— На все сто.

— Но это же... это же... ты же понимаешь, что это меняет всю историю нашего мира. — Эрик уже говорил горячо и громко, размахивал руками и вообще позабыл о том, что ночь тиха и всякий может его услышать. — И все, что мы знаем про Фалерса и вообще... Значит, была роза ветров на его плече. Значит он был сначала повешен, а потом из него сделали гения нашего времени...

— Гения из него сделал Кавен. А убил его Улиссус. Если я правильно поняла...

— Вот именно. Кавен. Итта, слушай. У тебя есть перо? Есть же? Потому что у меня есть вот это!

Он полез в карман гвардейских штанов и достал тряпицу с фиолетовыми шариками. Тряпица окрасилась ярко-фиолетовыми разводами и светилась в ночи.

— Перо есть, — Итта разглядывала древнемирские шарики. — А что ты хочешь?

— Татуировку. Розу Ветров на шею. Как у Фалерса. Просто дань памяти... Вот этими вот чернилами. Чтобы светилась! Прикинь, как круто! Нарисуешь мне? Да же?

Итта принесла перо, они размочили в кубке один шарик, а потом присели ближе к костру на корточки, так, чтобы свет падал на тощую шею Эрика.

К этому моменту с кладбища потянуло утренним ветерком, сладким и свежим. Итта тотчас вспомнила этот запах.

Так пах ветер в Алъере, когда они с Эмилем попали в морок Талигана.

Она опустила перо в древнемирскую краску, провела пробную линию себе по ладони. Краска была жидковата, и линия получилась «с махрами».

— Нормально все! — заметив сомнение на лице Итты, уверил Эрик и ткнул пальцем себе под ухо. — Фигач!

— Не шевелись и не торопи меня. Ты же хочешь красиво. — Она замерла, чувствуя, как громко бьётся ее сердце, представляя будущий рисунок — обязанный быть лучшим из всех рисунков, что ей когда-либо приходилось рисовать... у нее была всего лишь одна попытка... .

На шее Эрика пульсировала усталая жилка. Итта заставила себя не залипать на нее, а сосредоточиться, примерилась и провела по его коже первую линию.

Он тотчас вздрогнул:

— Щекотно!

— Ну что ты дёргаешься? Я же тебя не режу! Теперь север будет кривой.

— Прости. Я от неожиданности.

— Потерпи.. — тихо сказал она ему и взялась рукой за его шею, чтобы та не дергалась. — Расслабься. Я все равно слышу все твои чувства.

— Надеюсь, они тебе нравятся...

— Я думаю, кроме розы ветров тебе еще пригодится звезда.

Эрик согласно моргнул и улыбнулся.

Никто, кроме лесных духов да любопытных призраков не видел, как на шее Эрика появляется, точно рождается из небытия Роза Ветров — четыре острых луча, сложенные из пересеченных ромбов, между ними — четыре поменьше, штриховка каждой грани с одной стороны, потом вензеля — немного похожие на облака, и звезда по центру. Итта постаралась.

— Неплохо... — закончив работу, сказала она. — Жаль, зеркала нет! Теперь... ты мне нарисуй.

— Да я же не смогу..

— Как сможешь...

— Ты пожалеешь, Итта. Я очень неважный художник...

— Заодно и узнаем.

— Ну смотри. Ты сама попросила. Сядь-ка сюда и держи чашку с чернилами. — он подвинул бревно ближе к костру, оседлал его, сам убрал ее волосы ей за спину и сразу, не раздумывая, вооружился пером.

— Ты же понимаешь символику этого знака? — накладывая рисунок маленькими, отрывочными штрижками, говорил он. — Ветра на все четыре стороны. Свобода. При том, все ветра разные. Северный — это, конечно, суровый парень. Холодный, злой властелин осенних ураганов и стужи. Повернись немного. Вот так. Южный ветер горяч и гневлив. Он заправляет знойными песчаными бурями и летними пожарами. Черт... — он снял с шеи Итты капнувшую краску, слизал с пальца и снова приник к рисунку. — Восточный — поэт. По его душу осенние листопады и ветряные мельницы. Если свежий ветер поет в листве, гонит рябь по воде и играет в волосах, знай — он дует с востока.

— А западный? — Совершенно растроганно спросила она.

— Ветер перемен! Бунтарь и хулиган. Ему по нраву сорванные шляпы и флюгера, флаги и корабли. Он валит деревья, переворачивает лодки, играет с птицами, хлопает окнами, поет в трубах.

— Как будто другие ветра не поют в трубах... — с мягкой улыбкой произнесла она.

— Конечно, поют! Но лучше всех это делает именно западный. Не шевелись. Я тут немного напортачил.

— Ты осторожно. Там у меня жабры...

— Я помню. Белые ниточки. Я их не трогаю. Но все равно получается очень криво.

— Ты похож на настоящего художника, Эр, — голос Итты плыл. — Даже язык высунул. Никогда не видела, чтобы ты высовывал язык.

— Бывает. Когда я штопаю себе носки, например.

— Ты штопаешь себе носки? — Итта недоверчиво подняла брови, и Эрик резко убрал перо в сторону.

— Ну а кто? В этом минусы холостяцкой жизни, темная дева.

Итта рассмеялась.

— Ничего смешного! — он держал перо в руке и ждал пока она перестанет смеяться. — Я могу продолжить?

— Извини. Сейчас... секунду. — Итта снова расхохоталась.

— Тихо ты! Разбудишь «папочку».

— А мы и ему нарисуем, — фыркнула она.

— Можно! — Эрик аж икнул от этой великолепной идеи. Предвкушение шалости мгновенно добавило ему сил. — Да ты умница темная дева! Вот да. Мы всем нарисуем. Пока они спят. Чернил-то полно. — Он хлопнул себя по карману.

— Нам влетит... — хитро сказала Итта.

— Подумаешь! Да я сто раз его во сне обувным кремом мазал. Ему не привыкать.

— Это всяко лучше, чем обувной крем.

— Однозначно! О! Будет грандиозно! Предлагаю начать с Дроша. Он точно не будет против. Это его тема, как ни крути. Давай только я сначала дорисую тебе северо-запад. Замри и не смейся! Последние две линии... — он снова обмакнул перо в краску, стряхнул на землю лишнюю каплю и приблизил к Итте свое лицо. На этот раз он не высунул кончик языка, а просто прикусил нижнюю губу.

Они управились за час. Обошли всех спящих по кустам друзей и всем нарисовали розы ветров. Кто-то шевелился, кто-то улыбался во сне от царапающих прикосновений пера, кто-то хмурился и шлёпал губами, но никто не проснулся. Даже Эмиль.

— Хочешь, я сам ему нарисую? — заметив, что Итта сомневается, предложил Эрик. — Давай! Моя совесть и так запятнана. — Он забрал у Итты перо. — Просто свети факелом.

Потом они набрали хворосту для костра и снова сидели, грелись, кутались в одно одеяло, ели яблоки, у Итты ещё осталось три, и болтали.

Рассвет потихоньку ложился на Графский Зуб, белую скалу и окружающий ее лес, и прохладный туман пополз с озера, и все студенты спали, согреваясь кто у костра, кто возле женщины... и птица горюн умолкла давно, ее песня мрака и смерти сменилась песнею жизни... Следовало будить друзей и возвращаться в Туон, а они все тянули время.

— Как хорошо... — ее голова лежала на его плече, а он ее обнимал. Просто так. Как друга.

— А с ним? С ним тоже хорошо?

Итта молча кивнула, потом собралась с духом и сказала:

— Если бы мы с тобой были вместе, я страдала бы без него...

— А сейчас ты страдаешь без меня?

— Ты не понимаешь. Вы для меня словно бы одно.

— Одно? — удивился Эрик. — Я и он? Ну ты скажешь! Сложно представить более разных людей...

— И да, и нет. У вас гораздо больше общего, чем ты думаешь. Но дело не в этом. Я люблю вас одинаково. В этом проблема. — Она обняла его и уткнулась носом ему в грудь. Плечи ее тряслись, но она не плакала. — Прости меня, что так вышло... пожалуйста...

— Да ладно ещё придумала извиняться. Наоборот. — Он погладил ее по волосам. — Хорошо, что сказала. Это многое меняет. По крайней мере для меня... многое... Я-то не умею слышать чужие чувства... Не забывай этого впредь, темная дева. Лады?

— Лады... — Итта подняла растерянное, несчастное лицо, и Эрик сразу потянулся к нему, взял в ладони. Ему показалось, что все, происходящее с ним в последние месяцы, происходило только ради этого момента, который он не вправе упустить. Чтобы там не кричала совесть, чтобы там ни случилось потом, он не вправе...

— Любишь меня?— прошептал он на выдохе.

Она закрыла глаза, еле заметно кивнула, и он склонился к ее губам.

Пасмурный утренний свет обрисовал их силуэты белым. Костер потух, от него поднималась последняя струйка дыма, тянулась к вершинам елей, где встречалась с западным ветром...

Продолжение следует...

Автор: Итта Элиман

Источник: https://litclubbs.ru/articles/58891-belaja-gildija-2-chast-12.html

Содержание:

Книга 2. Новый порядок капитана Чанова

Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!

Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.

Читайте также: